С купола Казанского Санкт-Петербург не просматривается как на ладошке. Он большой, по-своему величественный. Не даёт смотреть на себя мелким масштабом. И если спустишься — он такой же. Неприступный, каменный, смотрящий на тебя свысока. Тогда ты хмыкаешь и так нагло притрагиваешься к его строгим стенам, а он хочет отодвинуться, презрительно уклоняется, а потом вдруг возьмёт — и смирится. Вот он, Дом Книги. Стоит перед тобой совсем родной. Обняться хочет, ласкается. Игривый город, изменчивый. Задержит тебя Гостинный двор и не захочет отпускать. А ты, такой задиристый, развернёшься в сторону Спас-на-Крови, покажешь им всем могучим язык и зашлёпаешь по каналу Грибоедова. Весёлый, любимый твоим родным городом.
Обогнёшь Спас-на-Крови, да как припустишь в фиолетовые кусты, облепленные каплями недавних дождей. В мае цветочки только-только появляются, а уже в июне каждый уважающий себя петербуржец кинется к Марсову полю с таким же восторгом, как кинулся ты, и слопает парочку пятилистников. И будет припоминать тебе весь Петербург целое лето и интересно так рассказывать про твои безумные поиски. Как ты зависал днями в центре города и искал, без устали искал пятилистные влажные цветки сирени. А когда всё-таки нашёл: «Ура!» И сначала сильно-сильно сожмёшь в своём белом незагорелом кулачке, весь напряжёшься, зажмуришься, будешь что-то быстро шептать, еле открывая рот, шептать так, чтобы ни один листик сирени, ни другой нежно-фиолетовый или белый цветок, который не соизволил вырастить себе пятый лепесток, ни единый житель могучего города Санкт-Петербурга не услышал скромные желания мечтателя и покорителя.
Потом отвернёшься от всего мира и тихонько прикроешь рот ладошкой, в которой лежит масенький, смятый пятилистник. «Ам!» — цветок перекатился по руке в рот и быстро проглотился, унося с собой маленькие, но очень важные мечты, которые сбудутся совсем скоро.
И поплетёшься сквозь всё благоухающее поле к метро счастливый, измотанный погоней за счастьем. По-настоящему петербургским счастьем.
