Журнал «Пять Углов»
Не бывает одинаковых художников, как не бывает уникальных советов для создания произведений искусства. В начале своего творческого пути молодые люди часто сомневаются в себе и, сравнивая с другими, опускают руки: «Мне никогда не стать Врубелем!»
Анатолий Заславский — художник, который, перешагнув через сомнения, сравнения и разочарования, рисует только свое, личное и самобытное. Он уверен: уникальность творения уже лежит в каждом из нас.
Отвечая на вопросы, он позволит нам заглянуть в его собственный художественный мир и обратить наш взор внутрь самих себя.
Для меня уже давно вдохновение переросло в привычку. Художники, если не рисуют, просто не видят объект и мир.
Как Вы тогда выбираете, что изобразить на холсте?
У меня есть друг, художник Борис Борщ, больше чем природа, его интересуют городские объекты, старые улицы. Вот он их именно выбирает. А когда я рисую, то мне все равно. Например, оказался я где-то, не специально — останавливаюсь. Если у меня карандаши соответствуют объекту, то я рисую. Поэтому моё вдохновение в том, чтобы просто взять изобразительные материалы и высказаться. Всё, что можно изобразить на плоскости, становится мною осознанно. Например, пока я Вас не нарисую, Вы фактически для меня не существуете, у меня нет других способов Вас осознать.
Изумляюсь. Каким образом с помощью того материала, что находится у меня под рукой, этот мир преобразуется в изображение?
Мой папа. Когда я был ребенком, он попросил меня что-то нарисовать — я нарисовал яблоко. Он очень удивился, что так похоже получилось. Тогда под его влиянием я поступил в художественную школу, а позже у меня появился интерес к перерисовыванию объектов. Уже в институте я понял, что картина состоит не из яблок, не из неба или земли, не из девушек или юношей, а картина состоит из красок, пятен и линий. Это значит, что краску надо любить ровно столько, сколько и девушку, которую вы этой краской изображаете. Одинаково! Произведение искусства происходит, только когда объект сливается с тем языком, которым он высказан.
Действительно, я знаю много девушек и парней, которые были невероятно талантливы, но со временем пропали. У меня даже есть теория о том, куда же они всё-таки девались: их талант был к форме, как у Пикассо. Он ведь был художником, который реагирует не на жизнь, а на искусство, все время искал то в средневековье, то в африканских скульптурах, форму выражать себя. Мне кажется, те ребята, которые были гениями, проходили эту историю искусств через себя и она в них заканчивалась. Если говорить обо мне, то у меня никогда не было такого благолепия перед формой. Только привычка рисовать — вот столько лет и рисую.
Вы часто сравниваете себя с другими художниками?
Раньше точно сравнивал. Просто обалдевал от рисунков Горбеня. Мне казалось, что это сделано так похоже, так тонко, изображены едва уловимые нюансы. Тогда думал, что, чтобы этому научиться, надо рисовать целую жизнь. У меня был жуткий период кризиса… Когда я из него выбрался, решил, что тоже умею рисовать. Конечно, не так, как Горбень, но зато как я!
Как она выражается?
Кажется, между нами только в живописи есть этот организм некого дежавю. Когда рисуешь, ты погружаешься в самопознание. Причем тут уже нельзя себя ни с кем сравнивать, потому что это только твои интимные переживания, о которых невозможно кому-то рассказать. Бывает, что появляется человек, который говорит: «Как у тебя здорово вышло». Ты на него смотришь и думаешь: «Откуда он может знать? Это же из моих воспоминаний, только я могу это понять!» Но иногда я смотрю картины неизвестных авторов XVII века, и вдруг внутри возникает это самое ощущение личного воспоминания. Становится так удивительно, что автор 500 лет назад знал то, что присуще мне нынешнему.
