Шел последний день поисковой вахты. К нам прислали «молодняк» — чтобы понабрались опыта. Мы, конечно, были против: это же дети, им по 13-14 лет, куда!.. Ребята громко кричали,
смеялись, хотели включить музыку на переносном динамике. Я не выдержал.
— Хватит! — кричу, — Прекратите дурью маяться. Здесь не детский лагерь, а место проведения
поисковых работ. Саныч, — обратился я к начальнику вахты, — давай приборы
соберем, покажем хоть, как что работает.
Мужчина тридцати лет, одетый в выцветший камуфляж и высокие болотные сапоги,
встал с заросшего мхом валуна и без лишних слов полез в свою полуразобранную
палатку. Вылез он уже с рюкзаком, в котором лежала разобранная поисковая аппаратура — металлодетектор.
— Паш, давай их на ту поляну тогда, где дерево искореженное. Мешки захвати на всякий случай.
— Да ладно! — я возмутился. — Мы там уже сто раз проходили, да и до нас там мужики вахтой стояли!.. — Но ладно, чем черт не шутит. Даю молодым сверток с зелеными
строительными мешками.
— А это зачем? Для находок? О, а можно мне каску немецкую, всегда хотел!
Я кинул неодобрительный взгляд на подростка, одетого в совершенно новый
немецкий камуфляж, расшитый георгиевскими лентами на погонах. В сочетании с
флагом ФРГ на рукаве это выглядело как-то глупо, но, как мне показалось, он об
этом даже и не задумывался.
— Найдем — забирай, если в музей нужна не будет. — Такого счастливого лица я давно не видел. Но мы-то знали, что немцы это место обошли стороной. Да и не было их тут, немцев. Про зимнюю войну 1939-1940
года ребята, наверное, даже и не слышали. А вахта проходила именно по ней.
Мне сразу стало ясно, что цели найти бойцов у этих подростков даже и не
имелось. Хотя мы все с этого начинали — кто начинал копать давно, тот собирал
железный хлам прямо с земли, не таская с собой лопаты. Я, как и ребята, поначалу довольствовался тем, что
было брошено поисковиками до нас. Но все мы это перебороли. Поиск железного
хлама, именуемого в наших кругах «хабаром», отошел на второе место,
или вообще перестал быть интересен. Главным стало найти солдат.
— Ладно, трофейщики малолетние, выдвигаемся. Паша, ты замыкающим. Смотри, чтоб
мы не растеряли их по дороге, — ухмыльнувшись, сказал Саныч, потуже затянув
поясной ремень.
Группа из трех поисковиков — Саныча, моего товарища Серёги и меня, а также трех
подростков, волочащих выданные лопаты, двинулась в сторону поляны.
Карельский лес, как всегда очаровывал своей неземной красотой — разноцветные мхи и лишайники, от пепельно-серого, до кислотно-оранжевого, мачтовые сосны, уходящие в небо, огромные, покрытые мхом валуны, на которых можно спокойно разместить две палатки. Я брел замыкающим, включив прибор, и одновременно поглядывая на молодняк. Серега шел впереди меня, насвистывая песню «первым делом самолеты".
Под ногами всё чаще начала попадаться колючая проволока —
фронт приближался. Потом пошли воронки и первые окопы, от засыпанных,
выровненных природой и уже практически незаметных, до отчетливо видных, рваных,
засыпанных ящиками из под патронов. Металлоискатель пищал без остановки. Я то и
дело различал на звук гильзы, чугунные осколки снарядов, алюминиевые банки из-под консервов. Один раз сигнал алюминия был слишком мощный — пнув ногой мох я
вытащил советскую флягу. «Ленинград, 1938» — отчетливо говорило
клеймо.
Мы дошли до той самой поляны. Посередине стояла уродливая сосна, давным давно
поврежденная осколком и выросшая вбок, без верхушки. Юные спутники явно устали.
Добродушный Серега дал им свою флягу с водой, которую тут же вернули пустой.
Был нужен привал.
— Ладно, остаемся на этой поляне, дальше не пойдем. Смотрите, как работать
прибором.
Саныч включил свой дорогой детектор и начал водить слева направо. Писк.
— Вот, осколок. Звук мощный и глухой.
Писк.
— Латунь. Звонкий и точечный сигнал. Гильза.
Писк.
— Не пойму. Ребята, кажись, каска.
Я подошел с лопатой и аккуратно снял дёрн.
— Глубже, Паш, 30 сантиметров и ниже, как экран показывает.
Щуп, длинный железный прут с рукоятью, сделанный в форме буквы «Т"
уткнулся во что-то железное и тонкое.
— Да, каска. Копаем.
Под взгляды парней, усталость которых тут же сошла на нет, я достал и земли
советскую каску, из которой выпало что-то черное. Череп.
— Боец, мужики. Хватаем лопаты.
Серега расстелил под деревом мешки. Для этого они нам и нужны.
Мы растаскивали валуны, под которые холодной зимой 39 года, были брошены
советские солдаты. В лесу, без обозначения ни на одной карте, без единого знака
или простенького деревянного креста, они пролежали 70 лет. Забытые, брошенные,
безымянные.
— Ребята, он тут не один! — пацаны уже вовсю работали в яме, наравне с нами. Вся брезгливость и глупое щегольство куда-то пропали, как только дошло до дела.
Я очищал и складывал на патологоанатомическую карту (белый баннер с рисунком человеческого скелета) кости третьего бойца. За ним шел, четвертый, пятый... Десять. Ровно десять с одной воронки. По зубам, самому старшему не больше тридцати, как и нашему Санычу. Теперь, на одной поляне находились шестнадцать человек — десять свое дело довели до конца, а наше еще предстояло. Кропотливо, до самого заката мы выбирали все кости, просеивая землю. Каждый комок по всему диаметру воронки. Ни одного медальона. Только ржавый перочинный ножик, треснувшее зеркало и сотни «мосинских» гильз, на которых больше половины века лежали бойцы. Теперь предстояло самое сложное — донести солдат до машины.
После
сообщения по рации в лагерь, к нам пришла подмога - двое. Каждый из нас
водрузил на плечи по мешку — по одному человеку. Солдат мы выносили из леса на
своих плечах. Они стояли до последнего не для того, чтобы лежать в лесу,
навещаемые только лягушками и комарами, без гроба, без креста, без могилы.
Спустя месяц, 22 июня, было перезахоронение. Играл военный духовой оркестр,
депутат говорил громкие слова и читал с листа бессмысленные речи, от которых
передергивало. Рядом со мной стоял один из тех, молодых. Форма всё та же, но без
флага, да и георгиевская ленточка была всего одна, аккуратно приколотая к
груди.
— Пусть наш враг знает: в случае чего, мы можем повторить! — кричал депутат в микрофон. А потом увидел наши взгляды — поисковиков, кто доставал из торфа останки бойцов, людей, заколачивающих крышки гробов... И вдруг замолчал. Повесил микрофон и стыдливо пошел к автомобилю.
Аплодисментов не было.
