Вы же читали сейчас свидетельства тех, кто выжил после терактов? Ни в ком нет ненависти, все говорят только о том, как важно сохранять и дарить любовь. Л. Пантелеев, советский детский писатель, как раз пишет о такой человеческой морали, и совсем не «советскость» и «детскость» привлекают нас сейчас в его книгах. Каково перечитать заново знакомого с детства автора, какие грани раскрываются в творчестве писателя сейчас?
Нельзя сказать, чтобы Л. Пантелеев как писатель был забыт, но сейчас вдруг он стал особенно востребован. Молодая петербургская труппа «ЭТЮД-театра» ставит спектакль «ШКИД». Несколько издательств независимо друг от друга подготавливают новые серьёзные, снабжённые комментариями и статьями переиздания прозы Л. Пантелеева.
Алексея Ивановича Ермеева – известного под псевдонимом Л. Пантелеев – можно назвать ровесником века, причем не советского, а XX. Ему – самому по себе личности тихой и замкнутой – удалось вобрать в свои биографии (творческую и жизненную) все приметы времени и оставить после себя неотвеченные вопросы и нераскрытые страницы.
Полина Барскова, поэт, прозаик, готовит книгу о ленинградских писателях в годы блокады: «Теперь, когда мы имеем возможность осмотреть этот творческий путь издалека, становится ясно, что Пантелеев сделал все возможное и невозможное, чтобы его слово оставалось честным, описывающим реальность (важно, что Пантелеев был близок к ОБЭРИУтам, и реальное искусство было и для него предметом размышлений).
Как и для некоторых других коллег, для Пантелеева именно блокада Ленинграда (а не террор, убивший его друзей) стала той творческой провокацией, которая приоткрыла в нем невозможность лгать и необходимость говорить о неописуемом. К той же категории относятся советские писатели Бианки и Гор, например.
Перефразируя Оруэлла, можно сказать, что все блокадные опыты уникальные, но опыт Пантелеева уникальнее других: он лишился карточек вообще по причине политической неблагонадежности и провел первую блокадную зиму без карточек, налегке. Только вмешательство Маршака вернуло его в мир "официальных" блокадников.
Однако, Пантелеев выжил благодаря самоотречению матери, сестры и друзей (можно вообразить, именно этот опыт обратил его лицом к вере), написал пережитое и, что уже совсем невероятно, опубликовал написанное в позволивших вдохнуть и выдохнуть 1960-х.
Один из наиболее бескомпромиссных текстов о блокаде, упоминающих черный рынок, партийные привилегии, контроль НКВД, смерть Хармса – блокадные записки Пантелеева, текст опубликованный, но, сдается мне, непрочитанный».
Три издательства – «Геликон Плюс» («История моих сюжетов», 2015), издательский проект «А и Б» («Республика ШКИД», 2015), «Никея» («Верую!», 2014) – и режиссёр спектакля «ШКИД» Семён Серзин, кажется, ухватили всю авторскую суть и постарались объяснить читателю и зрителю, почему Л. Пантелеев сейчас – важный автор.
Проза Л. Пантелеева – в особенности подростковая во всех смыслах повесть «Республика ШКИД», написанная в соавторстве с Григорием Белых, – пережила два пика популярности – в 1920-х и в 1960-х (второй – после выхода фильма Геннадия Полоки по сценарию Л. Пантелеева с Сергеем Юрским в одной из главных ролей). Именно 1920-е и 1960-е – те два периода российской истории, когда искусство перерождалось, находило новые формы.
В советское время любое искусство являлось инструментом пропаганды, даже детская литература должна была проповедовать коммунистические идеалы. Но, как подчёркивает литературовед и составитель сборника Л. Пантелеева Самуил Лурье в предисловии к изданию «История моих сюжетов»: «Дело в том, что Л. Панелеев был не советский писатель. Потому что Алексей Иванович Еремеев был не советский человек. Поскольку презирал агитпроп, ненавидел госбезопасность и веровал во Христа».
Семён Серзин, главный режиссёр «ЭТЮД-театра»: «Тема республики ШКИД – это скорее попытка создать локальное свободное общество в рамках системы. И это, конечно, утопия, потому как законы ШКИДы не работают за ее пределами. Для меня эта история по-своему перекликается с историей Царскосельского лицея. Сама по себе ШКИДа, буйная, голодная и убогая мало похожа на Царскосельский лицей, однако какая-то смелость, да и само желание волеизъявления этих молодых людей показалось мне схожим в своих зачатках. Здесь и острое ощущение своевременности и неизбежности перемен, и завидное небезразличие к судьбе своей страны, и тот факт, что все это зрело в юных мальчишеских головах. Когда-то на поступлении в театральную Академию наш Викниксор – В.М.Фильштинский сказал нам, мол: "Вы все и так уже артисты. Осталось только сделать из вас хороших людей". В меня тогда эта фраза сильно попала. Думаю, в этом цель. Быть людьми».
