Cодержание
Начинающий петербургский исполнитель Филипп Хмыров рассуждает о своей и чужой музыке, мире до и после стриминговых сервисов и терапевтическом значении грустных песен.
«Отец включил «Звезду по имени Солнце» и меня не стало»
— По настоянию родителей. Они выросли в СССР, в другой эпохе, в другом обществе. Для них музыка — то, чем можно заниматься в перерывах между «нормальной» работой. А я крайне бесхарактерный был, не думал о том, как жить для себя и своей реализации. Отец закинул идею идти на бухгалтера в Политех — я согласился.
С годами и проектами ничего не изменилось: родители к музыкальной карьере относятся точно так же. Я уже достаточно взрослый, поэтому им одновременно все равно, и одновременно они опасаются, что не получится, не перейду на качественный уровень, и останусь я там же, где и был.
— Мать была, но на таких концертах, где я со сцены видел, как она шла через весь зал в бар, потому что народу не было во-об-ще. А последний раз, когда мы играли в Петербурге, она тоже была, но я об этом не знал, потому что людей наконец-то было много.
Родители у меня — это такая закалка. После концерта мать говорит: «Да, все было круто, но потом ты сказал вот эту вещь и все испортил». У них такая своеобразная мотивация. Но все, чего я добился, — только благодаря им. Какой бы у меня ни был конфликт относительно карьерного значения музыки, без них я не получил бы хорошее воспитание и культурное образование.
— Отец занимается винилом: он привил любовь к музыке. Когда я был маленьким, поставил мне «Звезду по имени Cолнце». С того момента я музыкант. Дальше мы потихоньку прошли остальное: сначала русский рок, потом DeepPurple, LedZeppelin. Он самый эрудированный в музыкальном плане человек из всех, кого я знаю.
Мать рассказала про тексты, язык, стихи. С детства объяснила мне: Пушкин — величайший писатель. Я вырос, почитал еще разок — да, она права. Мама во всем этом разбирается: в юности хотела стать филологом, умеет конструктивно критиковать. В 12 лет я показал ей песню, она сказала: «Нет, это пошло, так не говорят по-русски. Тут глагольные рифмы, тут безыдейно, бессмысленно». Это значило «работай дальше».
«Крутой звук и никаких рамок в текстах»
— Не то время. Песню можно сделать за день. От момента, как ты ее придумал, до мастера и отправки на лейбл может пройти часа четыре. Нет смысла загонять себя в рамки жанра. Мне интересно и на гитаре поиграть, и рэп почитать. Если захочу писать кантри, то и это сделаю. Я сижу дома за компьютером, мне не нужно ездить по стране и искать трубача, чтобы записать нужный жанр — могу просто скачать сэмпл (звуковой фрагмент трека, пара полноценных секунд или музыкальная партия — прим.).
Стиль я еще ищу. Мне нравятся чуваки типа Поляна, ogbuda: у них крутой звук и никаких рамок в текстах. Они могут делать смешно — плевать. Если тебя это прикалывает — пожалуйста. Хочешь, чтобы басы гремели и больше ничего не было слышно, — с удовольствием. И мне хочется такого отношения к музыке.
Но писать смешные тексты не буду. Я хочу дальше романтично рассказывать про любовь, друзей, расставания и смерть. При этом новые приколы в музыке тоже использовать. Цель — найти баланс, сделать органично, чтобы бит раскачивал, а текст — как я и делаю, и чтобы это хорошо прозвучало.
— Скриптонит 2015 года — человек, сделавший музыкальную революцию в России, первым у нас в стране начал читать под хорошую музыку. До него рэп был жанром подъездов — очень народным, но крайне безвкусным. Скриптонит делал не просто бит и текст, а песню. Говорил кухонным и районным языком, разговаривал с тобой по-простому. И при этом все в шикарной музыкальной оболочке с необычным флоу (ритмичность, скорость читки рэпа, харизматичность исполнителя — прим.). Плюс, у него был прекрасный образ: холодный, молчаливый азиат. Он хорошо везде смотрелся.
А то, каким может быть альбом — Грибы «Дом на колесах». В нем нет ни одной слабой секунды. Включаешь и всю дорогу качаешь головой, даже если не очень хочешь. Он великолепно оформлен: краткий, емкий, лаконичный. Грибы грамотно себя раскручивали — просто выложили три клипа, альбом с девятью прекрасными треками и ушли в закат. Юрий Бардаш— идеальный человек, творящий музыку и все, что с ней связано. У него есть характер, стержень. Ему, наверное, говорят, что так делать нельзя», а он берет и делает, и побеждает.
— В 11 лет сочинял песенки в стиле группы «Кино». Я с детства хотел быть музыкантом, но боялся осуждения родителей. Хотел быть в коллективе, чтобы смеялись не только надо мной. В 2015 году после альбома Скриптонита «Дом с нормальными явлениями» я увидел: на русском языке можно делать нормальные песни. И вот тогда начал уже осознанно работать: сам писал аранжировки, сам записывал. В 2017 первый раз выложил их на стенку ВКонтакте.
— Я представлял, что делаю для всех. Я никак свою аудиторию не представлял и не представляю… просто рандомный человек такой: «О прикольная музыка, погнали».
— В конце 2017 года отправил треки в предложку Fastfoodmusic. Они написали: «Мы послушали, очень круто! Заплати пару тысяч, и выложим». Я долго боролся с собой, думал: соглашаться или нет. И согласился. Оттуда пришли люди. Я начал рассылать материал в предложки разных пабликов. Помогало не очень: после FFM ко мне пришло человек 100. 20 из них написали, что мои треки — дрянь.
Через год после истории с FFM в паблике Motherland как-то оказался мой релиз: то ли я в предложку кинул и забыл, то ли они сами взяли. Через них меня нашла девочка с лейбла «Снегири», написала, позвала в Москву договариваться. И вот с ними более или менее пошло. Самому раскручиваться сложно, а лейбл берет материал и везде отправляет, включает таргетинг, и о тебе постепенно узнают. Приятные ребята, все просто и по делу, никаких там «мы порвем эту индустрию».
— Только за звук. Чего стыдиться — их послушало максимум пять человек. Послушали и забыли. Обидно, что не приложил больше усилий к их сведению, но откровенной ерунды я никогда не выкладывал.
«Если я смог хорошо сыграть пяти людям, то 500 человек не разочарую»
— Первые концерты я играл в 2008 году. В Питере в клубе Орландина или Арктика устраивали фестиваль тяжелой музыки и звали туда неизвестных никому музыкантов. Мы там с группой играли, я был барабанщиком. Чувак списался с нами ВКонтакте, предложил выступить, мы согласились. Потом продал нам билеты по 200 рублей за штуку, а мы их своим друзьям и одноклассникам за 230.
И когда я уже осознанно в 2017 начинал, мне помогли в лофте Цифербург. Концерт на полу, без сцены: я, мои друзья и парочка незнакомых зрителей-слушателей.
Ценность тех моментов намного больше, когда теперь я выхожу на сцену, и люди кричат только от того, что видят меня. Постепенно идешь от пустого зала к минуте, когда перед тобой кричат люди. Если я 13 лет назад смог хорошо сыграть пяти людям, как я могу плохо сыграть для 500 человек, которые просто меня увидеть пришли?
Пандемия дала толчок к развитию этого направления, но с точки зрения музыки год вышел в минус. Казалось бы, никуда не ходим, можно на творчестве сосредоточиться, но это миф. Вдохновение-то не из чего брать: я просто хожу из одной комнаты в другую. Писалось тяжело, концертов не было.
— Говорю за себя, но я ощущаю врожденную необходимость страдать и геройствовать, и делать все несмотря на... Более того, живу в Санкт-Петербурге, а он появился вопреки здравому смыслу. И больше всего это место люблю. Мне кажется, в русской душе так абсолютно со всем, такое мировоззрение. Мы знаем, что жизнь не сахар, но вопреки этому пытаемся оставаться хорошими людьми. И терпим. Я чувствую, что ничего не дается просто так: всегда надо потерпеть, пострадать… Жизнь полна трудностей, и мы об этом нелицемерно поем. Как художник я должен сказать своим слушателям: «Чувак, мне тоже плохо, и всем плохо. Я тебя понимаю, мы это пройдем вместе. Ты не один в борьбе с этой вечной тоской». Грустно всем, но идем мы к тому, чтобы все кайфанули в конце.
