Оглушающий гул сирены. От неожиданности из моих рук вываливается книга и с тупым грохотом падает на пол. Не поднимая ее, я бросаюсь к окну. Чувство интуитивное, но явственно тревожное неожиданно вдруг просыпается в моем сознании.
Из окна видно, как по Вознесенскому проспекту молниеносно проносится пожарная машина, а вслед за ней – машина скорой помощи. Настолько быстро, что о пожарной мне приходится догадаться лишь по мельком замеченному кусочку кроваво-красного корпуса. Цвет словно подначивает мою тревогу.
Машинально включаю телевизор. Видимо, чутье сработало на отлично, и вот уже передо мной рисуются страшные кадры покореженных дверей поезда метро. Мне не понадобилось и доли секунды, чтобы распознать родную «Сенную площадь»…
В ту же секунду раздается телефонный звонок, и его мелодия, которая раньше казалась приятной, теперь будто предвещает тревогу. На экране столь привычное и родное – «Мамочка». Я судорожно хватаю трубку, понимая, что она хочет услышать бесценные слова: «Со мной все в порядке».
Звонок за звонком: вся семья и друзья удостоверились, что я жива. Цепная реакция, и вот уже я сама начинаю обзванивать всех оставшихся близких и знакомых. Слава Богу, все мои живы.
Взрыв в моем родном питерском метро. В пяти минутах ходьбы от меня. Взрыв, который мог коснуться моей семьи, друзей, знакомых…
Недолго думая, я хватаю камеру и иду прямиком к метро «Сенная площадь». Страх оказаться в толпе сразу после теракта и подвергнуть себя риску даже не думает рождаться в моей голове. Я чувствую: сейчас никак нельзя остаться в стороне от этой трагедии.
На подходе к метро слышу взволнованные телефонные разговоры: весть о взрыве, вероятно, уже начала распространяться. Но когда я вышла на Сенную площадь, сомнений не осталось: о трагедии знает каждый.
Гул сирен здесь, казалось, ни на минуту не прекращался и даже словно застывал в воздухе. Пробираюсь к выходу с «Сенной». Территория с выхода огорожена красной запрещающей лентой, дабы освободить пространство для пожарных машин и машин скорой помощи.
Люди же вокруг словно пребывали в некой растерянности: одни нервно набирали телефоны близких, другие в страхе старались поскорее выбраться отсюда, но многие, многие – даже и не думали покидать место трагедии. Было ли то чувство простого любопытства или действительное – сопереживания, я не могу сказать точно. Но то, что люди всех поколений собрались здесь, однозначно доказывало масштабность трагедии: каждый житель города сейчас ощущал свою личную причастность этому горю.
И вот уже слышны объявления о том, что семь станций метрополитена по техническим причинам закрываются. Еще около десяти минут, и их число возрастает до девяти. Еще десять минут – и руководство метро объявляет о тотальном закрытии всех станций метрополитена.
В небе над Сенной площадью вдруг появляется вертолет. Один, второй, третий, четвертый с периодичностью в пять-десять минут - серьезность трагедии возрастает с новой силой. Становится ясно: пострадавшим требуется самая скорая медицинская помощь.
Я снова целиком обхожу Сенную площадь. Людей словно стало больше. Прибыли съемочные группы «России-1», «Пятого канала», «Санкт-Петербурга».
Суматоха, гул сирен, звук разрывающих воздух винтов вертолетов – все смешалось в один непрекращающийся зловещий рев.
Закрытие всех центральных станций города не давало мне покоя. Мне нужно было увидеть собственными глазами, что же сейчас происходит там, в самом центре.
С удивлением я обнаружила для себя, что наземный транспорт был не на шутку активизирован. По Невскому проспекту один за другим шли автобусы и троллейбусы.
Одно «но» все же сохранялось: они шли с ужасающе медлительной скоростью. Многие просто не выдерживали и сходили с транспорта после одной остановки. Многие предпочитали просто идти домой пешком, несмотря на громадные расстояния, которые могли их ждать. Сейчас и наземный, хоть и объявленный бесплатным до конца дня, казался людям небезопасным видом транспорта. Тревога словно овладела всем городом.
Лишь когда на Питер начали спускаться сумерки, я почувствовала, как город снова приходит в себя. Людьми владело уже не чувство страха за свою жизнь, а чувство сострадания.
Теперь многие не стремились выбраться поскорее из города, а, наоборот, хотели вобраться в него. Они просто шли к месту трагедии, чтобы просто возложить цветы в память о погибших.
И каждый, казалось, знал: это он мог быть там, в тот злополучный час, в том злополучном вагоне. Но их там не было… И они стояли вот здесь сейчас, только потому что их там не было. И они вновь почувствовали эту простую ценность жизни, которую раньше не ощущали или не желали ощутить.
К вечеру следующего дня небольшая полоска цветов превратилась в неохватную гору. Люди продолжали приносить цветы, ставили свечи, оставляли послания, молчаливо выстраивались вокруг памятного места и думали.
